ЕСПЧ: Трансгендерный переход – не основание для ограничения родительских прав

Как указано в постановлении, российские суды не смогли провести сбалансированную и разумную оценку детско-родительских интересов на основе тщательного изучения семейной ситуации и других соответствующих факторов.

Один из экспертов заметил, что в делах о семейных отношениях между родителем и детьми Европейский Суд ставит в приоритет продолжение их контактов, в связи с чем нужны реально серьезные доказательства угрозы жизни или здоровью детей, чтобы запретить или ограничить такие контакты. Другая добавила, что несмотря на «ЛГБТ+ статус» данное дело демонстрирует классическую проблему семейного российского правоприменения – нежелание или неумение судов выйти за рамки шаблона.

Европейский Суд по правам человека вынес Постановление по делу «А.М. и другие против России», в котором усмотрел нарушение права на уважение семейной жизни и дискриминацию в отношении лица, ограниченного в родительских правах после смены пола.

Сменивший пол отец лишился возможности общаться с детьми

В июле 2008 г. гражданин России А.М., проживающий в Москве, женился на Н. В феврале 2015 г. он подарил супруге квартиру, в которой в то время проживала их семья. Однако в июне того же года брак распался. По соглашению между бывшими супругами их общие несовершеннолетние дети остались жить с матерью, а отец выплачивал алименты.

В тот же период А.М. совершил трансгендерный переход, получив на основании решения суда новые удостоверяющие личность документы с женским гендерным маркером.

До декабря 2016 г. А.М. регулярно навещала детей. Во время визитов она позиционировала себя как мужчина и одевалась соответственно, поскольку в противном случае бывшая супруга возражала бы против их встреч с детьми. Однако с декабря Н. стала отказываться от встреч биологического отца с детьми, в связи с чем А.М. направила соответствующее заявление в отдел соцзащиты населения. В январе 2017 г. отдел соцзащиты уведомил заявителя, что принял меры к разрешению ситуации, указал Н. на равность прав и обязанностей родителей и недопущение ущемления прав родителя, проживающего отдельно.

Н. обратилась в суд с исковым заявлением об ограничении А.М. в родительских правах. Истец указала, что ее бывшему мужу был поставлен психиатрический диагноз «транссексуализм», он совершил гендерный переход и редко контактировал с детьми. По ее мнению, эти события нанесли непоправимый вред психическому здоровью и нравственности их детей, способны исказить их восприятие семьи, привести к комплексу неполноценности и травле в школе. Более того, подчеркнула Н., тем самым дети могут получить информацию о нетрадиционных сексуальных отношениях, распространение которой среди несовершеннолетних запрещено.

А.М. в свою очередь утверждала, что никогда не уклонялась от выполнения родительских обязанностей и поддерживала с детьми тесный контакт до тех пор, пока их мать не начала препятствовать этому. Ответчик подчеркивала, что в соответствии с семейным законодательством лицо может быть ограничено в родительских правах только в том случае, если проживает вместе с ребенком и подвергает его опасности. Также А.М. подала встречный иск, в котором просила суд установить правила, касающиеся права посещения детей и общения между родителями.

Суд назначил проведение комплексной психолого-сексолого-психиатрической экспертизы в Институте им. Сербского. По результатам исследования эксперты заключили, что информация о смене пола отцом окажет негативное влияние на психическое здоровье и психологическое развитие несовершеннолетних детей. При этом эксперты учли такие важные факторы, как возраст детей, важность гендерной идентификации и роль родителей в ее развитии, давление со стороны общества и сложность семейной ситуации. Вместе с тем они отметили, что вред психическому здоровью детей будет связан не с индивидуально-психологическими особенностями отца или стилем воспитания, а с прогнозируемой на основании научных данных о возрастных особенностях формирования у детей гендерной идентичности и реакцией на информацию об изменении пола их отцом. Также эксперты указали, что в настоящее время в России проблема воспитания детей в особой психосоциальной ситуации смены пола одним из родителей изучена недостаточно, а зарубежные публикации, в которых сообщается об отсутствии неблагоприятных последствий для детей при воспитании сменившими пол родителями, обладают существенными методологическими недостатками и с научной точки зрения недостоверны.

Органы опеки и попечительства также выразили официальное мнение по этому вопросу и пришли к выводу об обоснованности ограничения А.М. в родительских правах с учетом социальных и индивидуальных обстоятельств трансгендерного перехода.

Решением суда от 19 марта 2018 г. А.М. была ограничена в осуществлении родительских прав на основании ст. 65 и 73 Семейного кодекса РФ, а ее встречные исковые требования отклонены. При этом суд подчеркнул, что, принимая решение, руководствовался исключительно интересами детей и не ставит под сомнение, что ответчик является любящим родителем. По мнению суда, транссексуализм не является основанием для ограничения родительских прав, но изменение личности отца в результате гендерного перехода создаст долгосрочные психотравмирующие обстоятельства для детей, их психического здоровья и психологического развития, что подтверждается заключениями экспертов. В заключение суд добавил, что по мере взросления детей вопрос их общения с отцом должен быть пересмотрен в порядке постепенной адаптации к его гендерному переходу при сохранении психологического и душевного равновесия детей.

Не согласившись с решением, А.М. обжаловала его в апелляцию. В ходе рассмотрения дела в апелляционной инстанции она дополнительно указала, что Всемирная организация здравоохранения утвердила международную классификацию болезней 11-го пересмотра, в соответствии с которой транссексуализм исключен из числа психических заболеваний. Заявитель жалобы также ходатайствовала о приобщении к материалам дела заключения специалиста, указавшего на многочисленные недостатки, допущенные при проведении судебных экспертиз, которые легли в основу решения первой инстанции. Тем не менее решение устояло в апелляции, а кассационные жалобы были отклонены.

Впоследствии Н. с детьми сменили место жительства. В отделе соцзащиты А.М. ответили, что не располагают информацией о месте их проживания.

Доводы о нарушении Конвенции

В жалобе в ЕСПЧ А.М. от себя лично и от лица своих детей указала на нарушение государством ст. 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Заявитель пояснила, что ее ограничение в родительских правах фактически сделало невозможным личное общение с детьми, участие в их жизни и воспитании. При этом факты свидетельствуют, что мать детей не намерена давать заявителю разрешение на общение с детьми. Такие действия, по мнению заявителя, являются вмешательством в их с детьми семейную жизнь. При этом А.М. не отрицала, что указанное вмешательство основано на законе и преследовало законную цель, однако полагала, что оно не было пропорциональным и необходимым в демократическом обществе. «В данном деле национальные органы не произвели никаких действий, направленных на сохранение семейных связей, – подчеркивалось в жалобе (имеется у “АГ”). – Напротив, все действия государственных органов, включая органы опеки и попечительства, были направлены на разрыв этих связей».

В жалобе также указывалось, что ограничение родительских прав обусловлено исключительно гендерной идентичностью, на что прямо указывается в решениях национальных судов. Других оснований для этого не было. Соответственно, в данном деле имеет место нарушение ст. 14 Конвенции в сочетании со ст. 8.

Кроме того, А.М. обратила внимание Европейского Суда на то, что ключевыми – и, по сути, единственными доказательствами, на которых основаны выводы национальных судов, – являются заключения экспертов. Однако ей не было предоставлено право задать вопросы экспертам, а также представить альтернативное экспертное мнение по существу исследований. Таким образом, имеет место нарушение ст. 6 Конвенции.

В возражениях на жалобу государство-ответчик пояснило, что информации о факте трансгендерного перехода отца создаст для детей психотравмирующую ситуацию, которая будет иметь пролонгированный характер и окажет негативное влияние на их психическое здоровье и психологическое развитие. При этом правительство указало, что когда дети станут старше, решение суда об ограничении родительских прав может быть пересмотрено. В обоснование своих доводов государство-ответчик сослалось на Постановление ЕСПЧ по делу «P.V. против Испании», в котором Суд не усмотрел нарушения ст. 8 в совокупности со ст. 14 Конвенции.

Заявитель в свою очередь указала, что национальным властям, во-первых, следовало установить, что нанесет детям больший вред: разрыв семейных уз с одним из родителей или получение информации о том, что один из родителей совершил трансгендерный переход, а во-вторых, принять позитивные меры, направленные на сохранение личных отношений и детско-родительской связи между А.М. и ее детьми.

По мнению заявителя, ни одна из этих задач решена не была. Она пояснила, что власти в принципе не оперировали концепцией «наилучших интересов детей»: ни одно из судебных решений не содержит упоминания данной концепции. Кроме того, национальные власти в принципе не оценивали эффект, который произведет (и уже произвела к моменту рассмотрения дела) на детей утрата контакта с одним из родителей, а также тот факт, что они фактически лишены правдивой информации о нем.

А.М. добавила, что их семейная ситуация не является в достаточной степени исключительной и уникальной, чтобы оправдать ограничение в родительских правах только на основании факта трансгендерного перехода. Кроме того, по ее мнению, подход судов к оценке доказательств свидетельствует о том, что процесс принятия решения по данному делу не был справедливым. Опровергая аргумент государства-ответчика о возможности пересмотра дела по мере взросления детей, заявитель указала, что вмешательство в нормальное течение детско-родительских отношений уже осуществлено, поскольку она не имеет возможности общаться с детьми и даже получать информацию об их жизни в течение 3 с половиной лет. Кроме того, суды не указали, какого возраста должны достичь дети, чтобы решение об ограничении в родительских правах могло быть пересмотрено.

В качестве компенсации судебных расходов заявитель потребовала 6600 евро, а также около 1100 евро компенсации почтовых расходов и расходов на судебно-медицинскую экспертизу, проведенную в рамках российского судопроизводства. Размер компенсации морального вреда заявитель оставила на усмотрение Европейского Суда в соответствии с его прецедентной практикой.

ЕСПЧ признал нарушение права на уважение семейной жизни, а также выявил дискриминацию в отношении заявителя

Рассмотрев материалы дела, ЕСПЧ отметил, что национальные суды большое значение придали результатам экспертиз, согласно которым информация о трансгендерном переходе родителя окажет негативное влияние на психическое здоровье и психологическое развитие детей. В то же время эксперты со ссылкой на научную статью отметили, что достоверные исследования трансгендерного отцовства не проводились и этот вопрос изучен недостаточно.

Как подчеркнул Европейский Суд, российским судам следовало, принимая во внимание наилучшие интересы детей, дать сбалансированную и разумную оценку соответствующих интересов каждого человека, опираясь на углубленное изучение всей семейной ситуации, в том числе уделить должное внимание правам заявителя. По мнению ЕСПЧ, ограничивая родительские права А.М., полностью лишив ее каких-либо контактов со своими детьми, судам следовало учитывать, что течение времени может иметь непоправимые последствия для отношений между детьми и родителем, проживающим отдельно, поэтому, прибегая к данной мере, судам следует быть максимально осторожными. Таким образом, признавая нарушение ст. 8 Конвенции, ЕСПЧ резюмировал, что национальные суды не смогли провести сбалансированную и разумную оценку соответствующих интересов на основе тщательного изучения всей семейной ситуации и других соответствующих факторов.

Признавая нарушение ст. 14 Конвенции в совокупности со ст. 8, ЕСПЧ указал, что, несмотря на принятые национальными судами меры предосторожности, в том, чтобы их решения не были основаны на совершении заявителем трансгендерного перехода и его негативного воздействия на несовершеннолетних детей, неизбежен вывод о том, что гендерная идентичность А.М. имела значение на всех этапах судебного разбирательства. Суд пришел к выводу, что решающим фактором ограничения контакта с детьми все-таки стала именно смена пола родителем. «Суд не усматривает причин сомневаться в том, что национальные власти преследовали законную цель защиты прав детей в ходе этого разбирательства. Однако в отсутствие каких-либо явно убедительных и достаточных причин для различия в обращении Суд считает невозможным сделать вывод о существовании разумной пропорциональности между использованными средствами и преследуемой целью», – отмечается в постановлении.

В постановлении также приведены совпадающие мнения троих судей, касающиеся жалоб, связанных с предполагаемым нарушением ст. 8 Конвенции, в которых один из родителей действует также от имени несовершеннолетнего ребенка (детей). При этом судьи указали на важность таких мер, как семейная терапия и посредничество в сложных ситуациях опеки, особенно при оказании помощи семьям с трансгендерным родителем. Как указано в документе, семейное посредничество и дружественные соглашения могли бы быть хорошей практикой во внутренних делах и еще более эффективным средством для исполнения решений ЕСПЧ в делах такого рода, где участвует несколько членов семьи.

В итоге ЕСПЧ присудил заявителю компенсацию морального вреда в размере 9800 евро, а также 1070 евро в возмещение почтовых расходов и расходов на судебную экспертизу. Требования о возмещении судебных издержек Суд отклонил в связи с отсутствием надлежащих подтверждающих документов.

Интересы заявителя жалобы в Европейском Суде представляла юрист Правозащитного центра «Мемориал» (организация признана в РФ выполняющей функции иностранного агента. – Прим. ред.) Татьяна Глушкова. К сожалению, получить ее комментарий не удалось.

Эксперты оценили выводы Суда

По словам эксперта по работе с ЕСПЧ Антона Рыжова, подобные дела, касающиеся права на уважение частной и семейной жизни, главным образом подразумевают наличие баланса между интересами двух сторон (чаще всего индивида и общества, арбитрами между которыми являются власти, суд). Перед европейскими судьями в таком случае стоит задача оценить, насколько этот баланс был государством соблюден, все ли факторы приняты во внимание.

«В данном деле страсбургские судьи закономерно обратили внимание на экспертизу, проведенную Институтом им. Сербского по запросу российских судов. Эксперты заключили, что продолжение встреч заявительницы после ее трансгендерного перехода с несовершеннолетними детьми навредит их психологическому здоровью, хотя тут же отметили, что никаких научных обоснований о наличии такого вреда в схожих ситуациях не существует. Суды впоследствии использовали экспертизу для ограничения родительских прав заявительницы. Это видимое противоречие в выводах экспертов позволило ЕСПЧ усомниться в соразмерности и обоснованности ограничений. При этом обстоятельства конкретной ситуации, равно как и позицию самих детей, национальные суды не приняли во внимание, не изучили в полной мере», – отметил он.

В целом, добавил эксперт, следует помнить, что в делах о семейных отношениях между родителем и детьми ЕСПЧ ставит в приоритет продолжение их контактов, в связи с чем нужны реально серьезные доказательства угрозы жизни или здоровью детей, чтобы такие контакты запретить или ограничить. «В научных кругах нет консенсуса о негативных эффектах, произведенных ЛГБТ-родителем на жизнь и здоровье ребенка», – заметил он.

«Закономерно, что если ограничение прав было связано с трансгендерностью заявительницы, то помимо ст. 8 Конвенции добавилась ст. 14, запрещающая дискриминацию. Особые мнения трех судей, равным образом голосовавших за нарушения, касаются юридического аспекта представления несовершеннолетних их родителями в самом ЕСПЧ и мало связаны с существом нарушения Конвенции государством-ответчиком», – заключил Антон Рыжов.

По мнению адвоката, руководителя семейной практики КА г. Москвы № 5 Татьяны Сустиной, данное дело в очередной раз демонстрирует проблемы экспертной деятельности в России: «Эксперты в своем заключении, указывая на невозможность установления вреда для психики детей от гендерного перехода отца ввиду недостаточности опыта и новизны ситуации, все-таки сделали вывод о необходимости ограничения контактов. А суд, как обычно, технически отнесся к процессу, переложив ответственность за принятое решение на экспертов, установил решением ограничение родительских прав и отказал во встречном иске».

Адвокат добавила, что, устанавливая интересы детей в психологической безопасности, российские суды и эксперты не оценили соотношение вреда для психики детей от утраты общения с родителем. «Проще говоря, они не оценили, что для ребенка хуже: общение с таким “нестандартным” родителем или полная резкая утрата связи с близким человеком, которого он любил. Несмотря на изменившиеся внешность и поведение, заявитель оставался их и биологическим отцом и фактически близким человеком. Утрата всякой связи не была оценена судами в соотношении с соразмерностью гипотетического вреда психике детей от “нестандартности” родителя», – пояснила Татьяна Сустина.

Эксперт полагает, что конкретно в этой ситуации страшно не само ограничение родительских прав, поскольку в случае наличия психического статуса это последствие вполне логично, – пугает отказ во встречном иске. «В моей адвокатской практике был кейс, когда за ограниченную в родительских прав мать с диагнозом “шизофрения” вступились органы опеки. В суде сотрудники органа опеки и КДН в один голос просили суд разрешить матери видеться с детьми, обещая контролировать каждую встречу и всячески содействовать в налаживании контакта. В этой ситуации вред детям был установлен, мать ограничили в родительских правах после того, как зимой она несколько часов в ночной рубашке с голыми детьми ходила по улице, – рассказала Татьяна Сустина. – Есть и другой пример: мать с диагнозом “шизофрения” несколько раз забирала психиатрическая скорая помощь с улицы, передавая детей отцу, и суд родительские права женщины не ограничил».

Адвокат подчеркнула, что привела указанные примеры, чтобы показать, что в деле «А.М. и другие против России» решающим, безусловно, стал «ЛГБТ+ статус» родителя, поэтому ЕСПЧ правомерно установил нарушение ст. 14 Конвенции. «Ситуация, безусловно, нестандартная для отечественных правоприменения и сознания. Однако есть российский закон, он применим под любые ситуации, универсален – достаточно только немного выйти из “футляра” шаблонности и ответить на вопрос, что можно сделать, чтобы смягчить вред детям? Может быть, можно было начать с коротких встреч со вторым родителем в присутствии психологов и ограничить общение такими встречами, пока дети не подрастут? Или можно было в рамках медиации донести до А.М. мысль о том, что пока дети маленькие, не стоит рушить мир, который они сейчас воспринимают как нормальный, где отец – это мужчина, а мать – это женщина? Возможно, несмотря на свою женственность, отец мог бы в рамках периода адаптации детей общаться с ними если уж не в мужском, то хотя бы в нейтральном статусе? Закоснелость российских правоприменителей, отсутствие динамики, мобильности, гибкости вылилась в абсолютно логичное признание Европейским Судом нарушения ст. 8 Конвенции», – заключила Татьяна Сустина.

Эксперт добавила, что, по ее мнению, для заявителя важна не столько компенсация, сколько сам факт доказательства своей правоты. «Заявитель данным решением если уж не перевернула “с ног на голову” правосознание общественности, то уж точно всколыхнула “застоявшуюся воду” консервативного правоприменения», – считает Татьяна Сустина. Подобный толчок, по ее мнению, полезен для права как живого организма. «Данное дело, несмотря на “ЛГБТ+ статус”, демонстрирует классическую проблему семейного российского правоприменения, “набившую оскомину” многим российским родителям, которые судятся за своих детей, – нежелание и (или) неумение судов выйти за рамки шаблона. И дело тут вовсе не в транссексуальности одного из родителей. С такой проблемой может столкнуться, например, родитель – член секты или имеющий любой другой ЛГБТ-статус. Ребенку абсолютно все равно, кто его родитель, – это в первую очередь близкий человек, утрата связи с которым может в будущем стоить очень дорого», – резюмировала она.

Обновление:

Вечером 28 июля представитель заявителя прокомментировала постановление ЕСПЧ.

Татьяна Глушкова отметила, что в данном деле Европейский Суд впервые в своей практике установил нарушение ст. 14 Конвенции по признаку гендерной идентичности.

«Это постановление имеет смысл оценивать с двух позиций: значимости для заявительницы и для прав трансгендерных людей на европейском пространстве в целом, – пояснила она. – Для заявительницы оно означает возможность пересмотра российских судебных актов и шанс (хотя, увы, довольно призрачный) все-таки возобновить общение с детьми до их совершеннолетия». Что касается трансгендерных людей в целом, добавила юрист, то это группа, которая подвергается дискриминации во множестве сфер, однако проблемы этой группы начали ставиться перед международными органами, занимающимися защитой прав человека, сравнительно недавно. «В связи с этим каждое новое положительное решение в отношении данной группы лиц, особенно исходящее от такого значимого международного судебного органа, как ЕСПЧ, – большая победа. В этом деле Суд впервые признал, что запрет родителю видеться со своими детьми только потому, что он совершил трансгендерный переход, – это дискриминация. Данное постановление нельзя назвать непредсказуемым, но до сих пор его не было, а теперь есть, и возможно, в каком-то другом государстве – члене Совета Европы оно предотвратит разрыв семейных связей между родителем и детьми», – заключила Татьяна Глушкова.